Отправлено: 11.11.13 12:44. Заголовок: Викторианская Англия. О женщине и спорте
Как воспитать "организатора совершенного дома и будущую мать крепких и красивых детей": дискуссии о женщине и спорте в викторианской Англии Автор: Людмила Алябьева
Эпиграф I: — А как вы забрались сюда, так далеко от дома, барышня? — спросил он, заглядывая Анне-Веронике в лицо. — Я люблю далекие прогулки, — глядя на него сверху вниз, ответила она. — Одинокие прогулки? — В том-то и прелесть. Я обдумываю всякие вещи. — Какие-нибудь проблемы? — Да, и порой довольно сложные. — Вам повезло, что вы живете в такой век, когда это возможно. У вашей матушки, например, такой возможности не было. Ей приходилось размышлять дома, под взглядами других.
Герберт Уэллс. Анна-Вероника (1909)
Эпиграф II: Сама она [женщина. — Л.А.] быстро изменяется — как говорится, идет вперед. Десять лет тому назад ни одна, которой была дорога добрая слава и надежда выйти замуж, не посмела бы сесть на велосипед; теперь же они разъезжают по стране тысячами; старики при виде их качают головами, но молодые люди догоняют на своих велосипедах и едут рядом. Еще недавно катание на коньках признавалось достаточно женственным только в том случае, если девушка беспомощно висела на руке своего родственника мужского пола, теперь же она самостоятельно выписывает восьмерки в углу пруда целыми часами, пока не придет на помощь какой-нибудь юноша. Она и в теннис теперь играет, и я даже наблюдал однажды — с безопасной позиции, — как девушка правила лошадьми в двухколесном экипаже.
Джером К. Джером. Трое на четырех колесах (1900)
1
Еще в XVIII веке представительницы разных сословий принимали самое активное участие в спортивных развлечениях, в качестве как зрителей, так и непосредственных участников. Вспомним, что Сэмюэль Пипс, автор уникальных мемуаров и известный любитель веселой жизни, ходил повсюду в сопровождении жены, которая не считала зазорным или неприличным для женщины ее происхождения появляться на боксерских матчах. Любопытно, что и среди бойцов было немало женщин: так, например, в 1722 году в таверне некоего мистера Фигга, что на Оксфорд-Роуд, состоялась встреча между знаменитыми столичными амазонками Элизабет Уилкинсон и Ханной Хайфилд. Вызывая Ханну, Элизабет выдвинула условие, что во время боя участницы “должны держать по полкроны в каждой руке”, соответственно “та, которая первой уронит монету, считается проигравшей”. В свою очередь, Ханна, принимая вызов Элизабет, пообещала “хорошенько отколотить” свою соперницу [3].
Однако уже в конце XVIII века ситуация изменилась: женщины почти перестали выходить из дома, а спорт перешел в разряд исключительно мужских занятий, противопоказанных представительницам слабого пола, которым была отведена роль полуинвалидов с весьма ограниченными физическими и интеллектуальными возможностями. В рамках новой идеологии настоящая женщина, этот хрупкий “Ангел в доме” [4], запертый в четырех стенах, по определению, не могла обладать крепким здоровьем. Еще в 1797 году Джон Грегори, давая наставления своим дочерям, писал: “...хотя доброе здоровье является подарком природы и одним из величайших жизненных благ, никогда им не хвалитесь, но наслаждайтесь в благодарном молчании”. Когда “дама говорит о своей силе, отменном аппетите и способности выдерживать серьезные нагрузки”, мужчина отступает, поскольку он естественным образом склонен связывать идею женской мягкости и изящества с соответствующей хрупкостью организма [5]. Таким образом, здоровье рассматривалось как нечто вульгарное, недостойное утонченной женской натуры. Вынужденная пассивность женщины была подтверждена “доказанными” наукой фактами физической и эмоциональной слабости прекрасного пола, состоятельные представительницы которого превратились в идеальных пациенток для целой армии докторов, которые наперебой предлагали уникальные методики лечения, специально разработанные комплексы упражнений и чудодейственные терапии. Психофизическая неполноценность женщины стала основанием для формирования своеобразного “медико-коммерческого комплекса” [6] и, как следствие, для рождения огромной индустрии с многочисленными клиниками, санаториями и специализированными курортами, которые были призваны обслуживать зачастую мнимые потребности постоянно растущего потока пациенток.
Представления о болезненности, нервной хрупкости и телесной слабости женщины объясняют и негативное по преимуществу отношение к предполагающему физические нагрузки спорту. В эпоху Джейн Остен даже продолжительные пешие прогулки считались неподобающим времяпрепровождением для дамы. Вспомним, какую реакцию вызвала эскапада Элизабет Беннет, которая решила навестить свою заболевшую сестру Джейн в поместье мистера Бингли: “И так как экипажа не было, а ездить верхом она не умела, ей не оставалось ничего другого, как отправиться в Незерфилд пешком... Сестрам мистера Бингли казалось просто невероятным, что она могла пройти в такую рань, при такой погоде да еще в полном одиночестве целых три мили пешком”[7]. По словам последних, Элизабет появилась в доме с “лицом обветренным, волосами растрепанными”, “словно какая-то дикарка”[8]. Элизабет не умела ездить верхом, потому что семья Беннет принадлежала к среднему классу и их дочери, в отличие от аристократок сестер мистера Бингли, верховой езде обучены не были.
Действительно, представительницы аристократических кругов, в отличие от своих современниц из промышленного и коммерческого сословия, принимали более активное участие в общественной жизни, в том числе и в спортивных развлечениях вроде верховой езды или охоты. Вместе с тем, чтобы оправдать свои занятия верховой ездой, женщина должна была продемонстрировать полное соответствие этого вида спорта принятым в обществе правилам приличия. Поскольку мужчины тоже ездили верхом, женщина никоим образом не должна была копировать мужскую манеру, но оставаться женственной, строго придерживаясь предписаний, разработанных и кодифицированных в сборниках по этикету, где было расписано буквально каждое движение наездницы: “Садясь на лошадь, подберите амазонку левой рукой, станьте как можно ближе к лошади, лицом к ее голове, и положите правую руку на седельную шишку. Помогающий вам сесть на лошадь мужчина держит правую руку на некотором расстоянии от земли. Поставьте на его руку вашу левую ногу и прыгните на лошадь в тот самый момент, когда он вас подсадит...”[9] Само собой разумеется, “молодым девушкам не следует ездить верхом без провожатого”. Наконец, “дама, садящаяся на лошадь, должна быть одета по самой последней моде — но преувеличивать моду или придавать костюму фантастический характер никогда не следует, так как дама, одетая слишком ярко и вычурно, рискует походить на наездницу из цирка”[10].
Для соблюдения приличий женщинам предписывалась асимметричная (то есть боковая) посадка в седле, специально разработанном так, чтобы наездница не сползала с лошади. Боковая посадка сохранилась вплоть до начала XX века: в 1908 году в “Газете для девушки” (“Girl’s Own Paper”, 1880—1927) была напечатана статья “Почему и как девушкам следует ездить верхом”, где говорилось об очевидных преимуществах мужской посадки, о чем свидетельствует хотя бы “аналогия с женским велосипедом”[11]. По словам автора статьи, “девушки, попробовавшие прокатиться в мужском стиле (англ. “masculine style of riding”), кричали от восторга, так свободно и безопасно в седле они себя никогда прежде не чувствовали”. Слово “безопасный” возникло в тексте не случайно, поскольку неудобная боковая посадка не только приводила к развитию у девушек искривления позвоночника, но также служила причиной самых серьезных травм, полученных в результате падения с лошади. Показательно, что оппоненты верховой езды не касались в своей критике вопроса о чреватой опасностями асимметричной посадке, но рекомендовали женщинам вообще отказаться от занятий этим видом спорта, увлечение которым якобы приводит к “неестественному укреплению костей в нижней части тела”, что, в свою очередь, может стать причиной бесплодия [12]. Несмотря на грозные предупреждения, некоторые дамы отваживались наравне с мужчинами принимать участие в охоте, как, например, страстная охотница маркиза Сэлсбери, которая, частично утратив зрение в старости, приказывала привязывать себя к лошади, чтобы поохотиться, и “обходила при этом всех мужчин”[13].
Собственно верховой ездой и охотой ограничивался круг спортивных развлечений, для участия в которых допускались представительницы прекрасного пола. На остальных спортивных мероприятиях женщины могли присутствовать только в качестве зрительниц, правда, и в этом пространстве их передвижения были весьма ограниченными и строго регламентированными. Например, “дамы, присутствующие на скачках, помещаются обыкновенно на особенно устроенных для этого случая трибунах или же остаются в своих экипажах. Хотя костюм должен сообразоваться с погодой, но и при пасмурном небе светлые цвета не только дозволяются, но даже предпочтительнее темных, так как разнообразием ярких красок и цветов своих костюмов дамы придают празднику еще более блестящий, нарядный, веселый и оживленный вид”[14]. Другими словами, женщина выступала здесь в роли “дамы-декорации”, которая своей красотой и богатством наряда как бы усиливала позиции сопровождаемого ею мужчины [15]. Кроме того, даме “негоже оставлять трибуну или коляску, чтобы присутствовать при взвешивании наездников, хотя бы она и принимала косвенное участие в скачках, т.е. будучи владелицей одной из назначенных для скачки лошадей... Есть много женщин, которые являются такими же хорошими знатоками лошадей, как и мужчины; но лучше, если они свои знания и сведения сообщают только близким знакомым, — посторонние легко могут вывести невыгодное для них заключение, другие даже позволят себе упрекнуть их в недостатке [что могло быть ужаснее! — Л.А.] женственности”[16].
2
В 60-е годы XIX века представительницы среднего класса начали постепенно открывать для себя мир спортивных развлечений. Первым легитимным видом спорта, признанным приличным и безвредным для хрупкого женского организма, стал крокет, для игры в который не требовалось особой физической силы. Крокет не предполагал наличия ни дорогостоящего оборудования, ни специального костюма, кроме того, эта игра открывала новые возможности для контактов между мужчинами и женщинами, которые могли играть в крокет вместе в саду за домом или даже внутри помещения. Таким образом, именно крокет выполнил важнейшую социальную функцию, впервые сведя мужчин и женщин из среднего класса (которые до сих пор встречались разве что в бальных комнатах или в театре) на одном поле и в гораздо более неформальной обстановке. Это нехитрое спортивное развлечение сразу же вошло в моду. По свидетельству современника, страсть к крокету буквально захватила всех вокруг; в то время “трудно было найти дом с лужайкой без принадлежностей для игры в крокет”[17].
В 1875 году страну охватила “ринкомания” (от англ. “rink” — каток): английские барышни ненадолго, но весьма серьезно увлеклись катанием на роликовых коньках. Для их нужд спешно приспосабливались самые разные площадки на открытом воздухе и здания, потому как катались и зимой и летом, при этом основной заботой катавшихся девиц было не столько само упражнение, сколько возможность свести знакомство с представителями противоположного пола. Не исключено, что происхождение известного английского выражения “Свежий воздух и флирт прекрасно дополняют друг друга” (англ. “Fresh air and flirtation in good combination”) каким-то образом связано с “ринкоманией” 1870-х годов. Наблюдательный “Панч” (“Punch, or The London Charivari”, 1841—1992), как обычно, отмечал: “Флиртуют повсюду — на асфальте, цементе и деревянных полах, причем, катаясь, <...> многие, сами того не заметив, потеряли свои сердца”[18]. Между тем уже через год ролики утратили былую славу. Одной из причин кратковременности этого увлечения историк моды Элисон Адбергэм считает узкую юбку, вошедшую в моду в 1876 году: она отбила у барышень охоту выделывать па на роликах.
Как только ролики переселились в чулан, дамы стали спешно обзаводиться ракетками для игры в теннис, который очень скоро оказался в эпицентре спортивных интересов женской аудитории. В отличие от большинства видов спорта, теннис всячески поощрялся обществом и с самого начала был признан безвредным для хрупкого женского организма занятием. Теннисный корт, как до него лужайка для игры в крокет или каток, стал местом встреч мужчин и женщин: там можно было на других посмотреть и себя показать, поэтому собственно спортивные достижения зачастую отходили на второй план. Для молодой девушки, находившейся в поисках мужа, участие в теннисной партии могло стать первым шагом на пути к замужеству. Эдуард Фукс в своем очерке буржуазных нравов отмечает: “Если прежде матери водили дочерей-невест на балы, то теперь они посылают их играть в теннис или кататься на лыжах. Зимние курорты стали выполнять роль международных брачных бирж, летом эта функция узурпируется всеми скверами и площадками больших городов, где играют в теннис”[19]. Американская жена лорда Ричарда К. Джебба, известного переводчика Софокла и кембриджского профессора, была убеждена, что “девушки должны играть в теннис... [потому что] трудно найти упражнение лучше”[20]. Научившись управляться с мячом и ракеткой, когда ей самой было уже под сорок, леди Джебб стала устроительницей теннисных партий в Кембридже, которые в 1880—1890-е годы были главным событием тамошней светской жизни. Она не без оснований считала их не только “самым недорогим способом повидаться с друзьями”, но и гораздо более приятным времяпрепровождением по сравнению со всеми зваными обедами и ужинами. Рецепт такой теннисной вечеринки был крайне прост: “Торт, блюдо с хлебцами и маслом и чай выставляются на столе в саду, а Кейт обслуживает всех в своем симпатичном белом передничке”[21].
За относительно невинным увлечением теннисом последовали такие силовые командные виды спорта, как крикет, футбол и хоккей, которые требовали от участниц гораздо большей концентрации на игре, физической активности и свободы телодвижений. Автор боевого гимна суфражисток “Избирательные права для женщин” (“Votes for Women”), известная американская феминистка Этель М. Смит вспоминала, что в конце 1880-х годов дамы из ее окружения серьезно увлеклись крикетом. В отличие от тенниса, женский крикет, который всегда считался исключительно мужской игрой, вызвал крайне негативную реакцию в обществе. Женщины-крикетистки не раз становились предметом насмешек, их обвиняли в мужеподобности и грозили необратимыми последствиями здоровью. Современник писал: “Красота лица и фигуры особенно важна для женщины, однако не знающее ограничений увлечение такими жесткими видами спорта, как крикет, езда на велосипеде и <...> хоккей, самым пагубным образом воздействуют на ум и внешность девушки [букв.: оказывают неженственное влияние — “unwomanly effect”. — Л.А.] <...> Пускай, соблюдая меру, девушки ездят верхом, катаются на коньках, танцуют и играют в теннис <...>, оставив полевые виды спорта тем, для кого они и предназначены, — мужчинам”[22]. Таким образом, крикет (как и хоккей) считался слишком силовым, слишком активным, наконец, слишком сложным для женщины. “Панч” вообще отказывался воспринимать новое увлечение английских барышень всерьез: “Метнула первый мяч, чтобы остаток дня провести, флиртуя за чаем”[23]. Между тем, дамы не спешили соглашаться с ограничениями и были полны решимости отстоять крикет, в связи с чем в 1890 году было основано “Общество первых английских крикетисток” (“Original English Lady Cricketers”), призванное доказать, что крикет служит “подходящим времяпрепровождением для представительниц прекрасного пола”[24]. Точнее, для его юных представительниц, поскольку подавляющее большинство женщин старшего возраста по-прежнему оставалось в стороне от спортивных занятий. Ситуацию спас размеренный гольф, который в отличие от более подвижных видов спорта, вроде тенниса, футбола и тем более крикета, не предполагал серьезной физической активности. К концу XIX века женам и дочерям членов гольф-клубов разрешалось играть на клубных площадках, а в некоторых из них был учрежден специальный “дамский день”.
Несмотря на то что женщины принимали все более активное участие в спортивных мероприятиях, их движения по-прежнему были стеснены и ограничены костюмом, поскольку во время занятий спортом дамы, как никогда, должны были выглядеть и “вести себя, как подобает леди”. После одного из крикетных матчей директриса школы команды-победительницы получила комплимент в духе того времени: “Ваши девушки играли как джентльмены, но вели себя как леди”. Оставаться женственной во время игры было тем более важно, что спорт, несущий в себе идею соревновательности, конкуренции, традиционно относился к сфере мужской деятельности. Играя в теннис или хоккей, задыхаясь в блузке с длинными рукавами и накрахмаленным воротничком-стойкой, путаясь в длинной, по щиколотку юбке и спотыкаясь на высоких каблуках, одновременно придерживая рукой шляпку, которая могла слететь в любой момент, женщина исполняла декоративную роль, своим внешним видом демонстрируя успех и благосостояние отца или мужа [25].
Известно также, что, находясь на теннисном корте в жаркие летние дни, многие дамы прикрывали носы маленькими черными мешочками, сшитыми из бархата, которые привязывались к лицу лентой из эластичной ткани, — таким образом они пытались защитить лицо от солнечных лучей[26]. Кроме того, под верхней одеждой дамы — даже те из них, кто занимался спортом всерьез — носили традиционный корсет. Теннисистка Бетти Райан, перед Первой мировой войной ставшая чемпионкой Уимблдонского турнира, до участия в котором женщины были впервые допущены в 1884 году, вспоминала, что после игры на ее корсете, стеснявшем движения и впивавшемся в тело, оставались кровавые пятна. Спортсменки окончательно отказались от корсета только в 10-е годы XX столетия. Во время игры в хоккей не раз возникали комические ситуации, когда мяч закатывался под юбку, и чтобы извлечь его из-под множества складок, девушке нужно было проявить настоящие чудеса ловкости. В 1897 году на хоккеисток одной из женских школ поступила жалоба, согласно которой девушки “подолгу удерживали мяч под своими нижними юбками”[27]. Все чаще раздавались голоса о необходимости реформирования женской одежды, которая была совершенно непригодна для занятий спортом. Не случайно, когда в 1895 году был образован “Клуб британского женского футбола” (“British Ladies’ Football Club”), его члены поставили перед собой две основные задачи: укрепление здоровья и уничтожение “этого монстра, современного женского костюма”[28]. Вопрос о практичной женской одежде стал предметом серьезных общественных дискуссий только в связи с массовым увлечением велоспортом в середине 1890-х годов.
Отправлено: 11.11.13 12:47. Заголовок: 3 Велосипед стал на..
3
Велосипед стал настоящей социальной революцией, поколебавшей самые прочные устои викторианской системы ценностей и изменившей людей и их представления о мире и о себе. Джон Голсуорси не сомневался в том, что таких “перемен в нравах страна не видела со времен короля Карла II”[29]. В отличие от других видов спорта, которые женщины осваивали вслед за мужчинами, велоспорт был принципиально новым занятием для представителей обоих полов.
Первые велосипеды были весьма опасным и крайне громоздким средством передвижения, поэтому и сесть на них рисковали разве только молодые атлетически сложенные мужчины. В 1883 году для них был разработан специальный велосипедный костюм — Fred Wood Champion Suit, названный так в честь Фреда Вуда, чемпиона велосипедных гонок того же года. Вскоре, однако, появился трицикл, который пережил пору своей популярности в Англии в 80-е годы XIX века, в том числе и среди представительниц королевской фамилии. Ада Боллин, автор известной в свое время книги “Наука костюма” (“The Science of Dress”, 1885), вспоминала, что дамы из королевской семьи, сев за руль трицикла, подавали своим соотечественницам пример, достойный подражания: королева Виктория презентовала по трициклу своим внучкам, а принцесса Уэльская подарила чудо-машину старшей дочери на день рождения. По свидетельству миссис Боллин, в Манчестере можно было наблюдать “дам, выезжающих на трицикле за покупками или с визитами”[30].
Вскоре мода на трициклы распространилась по всей Англии. В 1887 году в журнале “Мир женщины” (“Woman’s World”, 1887—1890), редактором которого был Оскар Уайльд, появилась статья “Времяпрепровождение для дам. На трех колесах”, посвященная модному среди представительниц прекрасного пола занятию — езде на трехколесном велосипеде. Статья сопровождалась иллюстрацией с изображением хрупкой девушки, уверенно оседлавшей чудо техники. Автор статьи заявлял, что “три колеса станут талисманом, который откроет женщине волшебную страну неведомых прежде удовольствий”[31]. Действительно, продолжал он свои размышления, десять-двенадцать лет назад мало кто мог предположить, что когда-нибудь женщина разделит с мужчиной радость совместной велосипедной прогулки или, что совсем невероятно, посмеет прокатиться в одиночестве. Между тем, это “приятное и укрепляющее здоровье занятие... стало любимым упражнением женщин самых разных возрастов”[32]. Катаются не только принцессы — представительницы среднего класса с большим энтузиазмом отнеслись к новому изобретению: трицикл для них — не только развлечение и упражнение, но и способ передвижения. В статье особенно подчеркивалось благотворное влияние, которое оказывает велотерапия на здоровье женщины, с апелляцией к мнению медиков, которые считают “регулярные дозы езды на трицикле” лучшим лекарством от большинства женских болезней [33]. Все, кто сел на трицикл, забыли о “головной боли, ревматизме, невралгии... нервы стали крепче, наладилось кровообращение” [34]. Трицикл представляет собой “наиболее экономичный и, бесспорно, самый приятный вид транспорта”, на котором дама вполне может путешествовать на большие расстояния, открывать новые места, осваивать неизведанные дороги. Главное — “не выезжать на полный желудок, одеваться теплее и всегда сохранять изысканность и элегантность”, присущую прекрасной половине человечества [35].
В 1885 году компания Джона Кемпа Старли разработала модель так называемого “безопасного велосипеда” (англ. “safety bicycle”) “Ровер” с передним и задним колесом одинакового размера. В рекламных объявлениях фирмы Старли с гордостью и справедливо говорилось, что их последняя модель “положила начало велосипедной моде во всем мире” [36]. А после того, как в 1888 году Джон Бойд Данлоп представил свои знаменитые покрышки, велосипед приобрел вид знакомого нам двухколесника. Однако потребовалось еще десять лет для того, чтобы велосипед стал популярным видом транспорта и развлечением, востребованным обоими полами. Действительно, мода на велосипеды пришла в Англию несколько позднее, чем в США или во Францию. Констанция Эверетт-Грин, севшая за руль велосипеда в 1894 году, спустя год писала, что в Англии “вопрос о том, прилично ли даме ездить на велосипеде, по-прежнему остается открытым”[37]. Между тем, уже через несколько месяцев увлечение велосипедными прогулками буквально захлестнуло страну: “Не будет преувеличением сказать, что если в апреле 1895 года всякий, кто отважился прокатиться на велосипеде, объявлялся чудаком, то к концу июня [того же года] в чудаки стали записывать тех, кто этого еще не сделал”[38].
Слава самого модного места среди лондонских велосипедистов закрепилась за парком Баттерси (Battersea Park), на дорожках которого в воскресенье утром устраивался настоящий “парад велосипедистов”. Баронесса Орчи вспоминала, что “во второй половине 90-х годов сразу после полдника парк заполнялся толпами самых элегантных женщин Лондона” на велосипедах [39]. Вскоре к Баттерси присоединился Гайд-парк: некогда основная площадка любителей конного спорта, он в одночасье превратился в рай для сотен велосипедистов, которые стекались туда со всего города и катались до самого полудня [40]. Неожиданное увлечение горожан стало настоящей проблемой для властей, которые пытались выработать некую систему правил и как-то урегулировать отношения между велосипедистами и владельцами других транспортных средств, а также пешеходами, которые нередко становились жертвами любителей быстрой велосипедной езды. Полицейский Эдвард Оуэн, вспоминая о своем дежурстве в Гайд-парке в период “велосипедной лихорадки”, писал: “Кольцевая дорога (англ. “Ring Road”)... была излюбленным маршрутом... и каждое утро вскоре после 10 часов велосипедисты — преимущественно дамы — появлялись со всех сторон, а к 11 часам эта часть дороги оказывалась настолько запруженной, что всадникам и тем более экипажам было почти невозможно проехать”. Полисмену “повезло, и его не сбили”, что казалось ему чем-то невероятным, поскольку велосипедисты гоняли туда-сюда без соблюдения правил, как будто, сев на велосипед, они напрочь утратили всякий здравый смысл. Страж порядка с нетерпением ждал наступления полудня, когда толпы “восторженных велосипедистов” должны были покинуть парк, после чего “можно было вздохнуть с облегчением”[41]. Позднее временное ограничение для въезда велосипедистов было снято, и они, наряду с владельцами других транспортных средств и пешеходами, получили право неограниченного доступа в Гайд-парк.
Вскоре в сборник вопросов и ответов (так называемый “Police Duty Catechism”), составленный специально для полицейских, вошел весьма подробный раздел о велосипедистах. Согласно сборнику, велосипедист обязан “включать фонарик через час после заката солнца и выключать его за час до наступления рассвета”, а “перед обгоном телеги, экипажа, лошади, мула или пешехода” велосипедист должен предупредить о своем намерении при помощи “звукового сигнала: звонка, свистка или крика”. В случае нарушения этих правил с велосипедиста взимался штраф в размере 40 шиллингов. Чтобы остановить велосипедиста, нарушившего правило, полицейский должен был, “если возможно, ухватиться за заднюю часть рамы”[42]. К сожалению, сборник умалчивает о том, как нужно было действовать в случае, если попытка стража порядка задержать таким образом нарушителя на колесах окажется неудачной.
Нередко и сами велосипедисты нуждались в защите, в связи с чем еще в 1878 году был образован так называемый Клуб велосипедного туризма (Cyclists’ Touring Club), задачей которого было объединить всех любителей и любительниц велосипедного спорта, обеспечить им необходимую юридическую и социально-экономическую поддержку и защитить “новое средство передвижения от нападок многочисленных оппонентов” [43]. Благодаря деятельности Клуба были выработаны рекомендации велосипедистам, призванные свести к минимуму возможные конфликты “между велосипедистами и общественностью”[44]. С годами количество членов Клуба сильно выросло: так, если в 1894 году, еще до наступления “велосипедной лихорадки” 1895—1897 годов, он насчитывал 14 166 членов, то в 1899 году в его списках фигурировало не менее 60 449 человек, сто из которых были депутатами парламента. Наряду с Клубом велосипедного туризма существовали и другие объединения, вроде сети клубов “Кларион” (“Clarion Clubs”), созданной по инициативе социалиста Роберта Блэтчфорда для представителей рабочего класса, а также образованная еще в 1892 году Ассоциация женщин-велосипедисток (Lady Cyclists’ Association), которая “способствовала распространению велосипедного спорта среди женщин и занималась организацией совместных велосипедных прогулок”[45]. Наблюдая своих современников, разъезжающих повсюду на велосипедах, Джон Рескин не без раздражения заметил: “Человеческое тело предназначено для того, чтобы ходить, бегать, прыгать и танцевать, а не шагать на ходулях, вилять на колесах или висеть на канате”[46].
Все стремились как можно скорее обзавестись велосипедом и научиться им управлять. В фешенебельном районе Лондона Найтсбридж была открыта женская школа, где премудрости управления велосипедом учились богатые и знаменитые, включая Сару Гранд, известную активистку женского движения и писательницу, автора так называемых “романов о Новой Женщине” (“New Woman novels”). Среди энтузиастов велосипедного спорта были Джером К. Джером, Герберт Уэллс и Бернард Шоу, который во время одной из прогулок столкнулся с велосипедом Бертрана Рассела, причем в результате аварии машина последнего серьезно пострадала. Герберт Уэллс отреагировал на появление велосипеда сочинением в жанре “романа дороги” под названием “Колеса фортуны” (“The Wheels of Chance”, 1896), где главный герой Хупдрайвер, молодой приказчик галантерейного магазина, отправляется в отпуск на велосипеде, по его собственным словам, в “велопробег по южному побережью”[47]. Ему открывается совершенно новое измерение жизни, которое до появления двухколесной машины было для него и ему подобных совершенно закрыто: “А здесь тихо и зелено, и поезжай куда хочешь, и нигде ни души, и не надо кричать: “Подписать!”, не надо складывать остатки, никто не орет на тебя: “Хупдрайвер, пошевеливайтесь!” Он даже чуть не переехал какого-то удивительного маленького рыжего зверька на коротких лапках и с желтым хвостом, который перед самым его носом выскочил на дорогу. Это была первая белка, которую он видел за всю свою жизнь обитателя лондонских окраин. А впереди были мили, десятки миль пути — хвойные леса и дубовые рощи, лиловые вересковые пустоши и зеленые долины, сочные луга, по которым лениво пролагали свой путь сверкающие реки, деревни с каменными церквами, увенчанными четырехугольной колокольней, и простыми, увитыми плющом, приветливыми гостиницами, чистенькие, беленькие городки, длинные, пологие склоны, по которым катишь без помех (если не считать двух-трех случайных толчков), и далеко там, за всем этим, — море”. Поэтому что могут значить всякие мелкие неприятности, когда “перед человеком открываются такие перспективы”?
Поначалу велосипедный спорт относился скорее к категории элитарных, поскольку новомодное средство передвижения было весьма дорогим удовольствием: цены на него колебались от 10 до 30 фунтов в зависимости от комплектации, что на сегодняшний день составляет сумму от 400 до 600 фунтов стерлингов. Представители имущих слоев населения покупали велосипеды, отказывая себе в более привычных удовольствиях, вроде часов, ювелирных украшений и музыкальных инструментов. В журнале “Принцесса” (“The Princess”, 1890—1898) от 27 июня 1896 года говорилось о том, что “в наши дни деньги, выделенные на одежду, женщины предпочитают тратить на велосипедное снаряжение”, все средства, что оказываются в их распоряжении, “уходят на приобретение новых машин”[48]. Неудивительно, что среди противников велосипеда было немало торговцев предметами роскоши, чей бизнес серьезно пострадал из-за того, что захваченные веломанией люди предпочитали чудо техники новому колье. В разгар велосипедного бума в одном только 1896 году было образовано 312 компаний по производству чудо-машин, а в районе Холборна, модном в те времена центре лондонской торговли, было открыто 22 велосипедных магазина.
Стремясь привлечь менее состоятельных покупателей, торговцы велосипедами стали продавать их в рассрочку, устраивать специальные акции: так, например, в августе 1896 года в одном из лондонских магазинов священники, чей годовой доход составлял от 80 до 120 фунтов, могли приобрести велосипеды с еженедельной выплатой по 2 шиллинга и 6 пенсов. Вскоре появился вариант покупки подержанных велосипедов, объявлениями о продаже которых пестрят газеты и журналы того времени. В романе Джерома К. Джерома “Трое на четырех колесах” герой, от лица которого ведется повествование, рассказывает о том, как он “предложил одному магазину продать [свой] велосипед хотя бы по бросовой цене”: “Не желая обманывать публику, я просил предупредить, что велосипед был в употреблении целый год.
— Лучше не обозначать, сколько именно времени он был в употреблении, — снисходительно отвечал на это комиссионер. — Между нами говоря, на этом мы ничего не выгадаем. Не будем говорить ничего ни про год, ни про десять лет службы, а возьмем за него сколько дадут.
Я не настаивал и предоставил все дело ему; наконец кто-то дал пять фунтов, и в магазине мне сказали, что это даже очень много”[49].
Многочисленные велосипедные клубы закупали для своих членов велосипеды по оптовым ценам, а также брали машины внаем для проведения совместных экспедиций. Таким образом, почти все, кто хотел, обзавелись персональным транспортным средством на двух колесах, и к началу нового столетия “не осталось такого бедняка, который не мог позволить себе велосипед”[50]. 10 августа 1895 года в “Панче” появилась очередная карикатура на велосипедную тему: две дамы — хозяйка и кандидатка на место поварихи — сидят в гостиной и беседуют. Перед уходом принятая на работу женщина обращается к своей хозяйке с вопросом: “Мадам, могу я попросить вашего слугу показать мне подвал? Я должна посмотреть, есть ли у вас подходящее место для моего велосипеда!” На что хозяйка отвечает: “Конечно, я об этом уже позаботилась. Мы отвели для него специальную комнату”[51]. Еще недавно предмет роскоши, велосипед стал доступным средством передвижения для массового потребителя. Аристократы, состоятельные буржуа и их жены, доктора и священники, учителя и клерки, торговцы и слуги — все сели на велосипед и поехали, кто на службу, кто за город подышать свежим воздухом, кто за покупками или в гости на другой конец города, а кто просто ради развлечения. Реагируя на западное увлечение велосипедным спортом, российский журнал “Новь” писал в 1896 году: “Из дорогой игрушки, из предмета забавы состоятельных и праздных людей, каким он был на первых порах, велосипед очень быстро превратился в очень полезный и ценный в практическом отношении аппарат, с постепенным удешевлением, все более и более входящий во всеобщее употребление и оказывающий весьма серьезные услуги, как удобное средство быстрого передвижения. В настоящее время велосипед служит уже далеко не для одного только удовольствия, моциона или спорта, — им теперь уже пользуются представители занятого, делового, трудового люда, начиная с докторов, всякого рода служащих, учащихся... и пр. и кончая комиссионерами, торговыми агентами, рабочими. Если про него пока еще и нельзя сказать, чтобы он уже сделался предметом первой необходимости, то, по всей вероятности, таковым он станет очень скоро”[52].
Известно, что некоторые представители духовенства организовывали церковные шествия на велосипедах. Отдельные энтузиасты даже женились на колесах: в журнале “Набросок” (“Sketch”) от 3 марта 1897 года сообщалось о необычной свадьбе, кортеж которой состоял из 13 тандемов и 16 двухколесных велосипедов. Или отправлялись в велосипедное свадебное путешествие, как это сделал Гаррис, герой романа Джерома, поехавший с женой по Голландии на тандеме. Правда, случались и накладки: “...из-за тандема всегда выходят неприятности: человек, сидящий впереди, воображает, что он один жмет на педали и что тот, кто сидит за ним, просто катается; а человек, сидящий сзади, глубоко убежден, что передний пыхтит нарочно и ничего не делает”[53]. В знаменитой песенке Гарри Дакра “Дейзи Белл, или Велосипед для двоих” (“Daisy Bell, or a Bicycle Made for Two”, 1892) герой предлагает своей возлюбленной Дейзи Белл пожениться. Он вынужден признать, что ему “не по средствам нанять экипаж” для проведения церемонии, но его Дейзи “будет мило смотреться на сиденье / Велосипеда для двоих”. Далее он рисует перед Дейзи картину их счастливого союза, используя для описания их безмятежной семейной жизни образ совместной велосипедной прогулки на тандеме:
Мы поедем тандемом, как муж и жена, Дейзи, Дейзи, Крутя педали по дороге жизни, Я и моя Дейзи Белл...[54]
С появлением велосипеда в свет стали выходить многочисленные печатные издания, посвященные модной технической новинке, в частности еженедельник “Езда на велосипеде” (“Cycling”), тираж которого в 1896 году, на самом пике веломании, вырос до 41 000 экземпляров. Кроме того, в учебники по этикету вошли специальные разделы, посвященные правилам поведения во время велосипедной прогулки, поскольку “ни одно руководство по искусству вести себя [в обществе] не было бы полным без такой главы”[55]. Современник писал: “Велосипедист — человек дня. Пресса, публика, священники и ученые, все обсуждают его. Они говорят о его здоровье, его ногах, его обуви, его скорости, его головном уборе, его бриджах, его руле и подшипниках, его покрышках и раме — словом, обо всем, что с ним связано, вплоть до его нижнего белья. Он — человек Fin de Cycle, то есть Siècle (здесь автор играет на созвучии фр. слова “siècle” — век, и англ. “cycle” — велосипед). Он — Король Дороги”[56].
Велосипед, ставший бесспорным благом для мужчины, произвел настоящую революцию в жизни женщины. В августе 1895 года Луис Джей писала на страницах журнала “Велосипедистка” (“Lady Cyclist”, 1895—1897): “Настало время рассвета... благодаря велосипеду пробил час освобождения женщины. Открывая для себя чудесный мир... вращая колесо своего велосипеда, независимая девушка нашего времени укрепляет здоровье и развивает ум... Какой же ограниченной кажется жизнь до появления в ней велосипеда!”[57] По мнению репортера журнала “Набросок”, “велосипед оказался гораздо эффективнее усилий журналистов и законодателей в деле эмансипации женщин”[58]. Активная велосипедистка графиня Сюзанна Малмсберри заметила, что этот вид спорта стал “великим благом для современной женщины”[59]. Действительно, до тех пор женщина занималась спортом вдали от посторонних глаз, в саду своего дома или на специально отведенной площадке. Велосипед, который превозносили как освободителя женщин, снял эти ограничения. В романе Герберта Уэллса “Анна-Вероника” мистер Рэмедж, беседуя с главной героиней, говорит, что, “с тех пор как девушки восьмидесятых годов сбросили свои цепи и укатили на велосипедах”, произошло “удивительное (в оригинале “triumphant”, букв. “триумфальное”. — Л.А.) ослабление всяких тисков”. Анна-Вероника, настроенная куда менее оптимистично, не без горечи замечает, что возможность повсюду разъезжать на велосипеде, увы, не несет полной свободы: “Мы ходим на длинной веревочке, да, но все равно привязаны... Может быть, веревка и длинная, достаточно длинная, чтобы опутать ею самых разных людей, но она существует!”[60] Несмотря на скептический настрой героини Уэллса, надо признать, что с появлением велосипеда женщина получила бесценную возможность более или менее свободного передвижения в публичном пространстве. Прежде всего, это касалось представительниц среднего класса, которые до тех пор были лишены мобильности и, по сути, исключены из мира спортивных развлечений, в отличие от аристократок, наравне с мужчинами принимавших активное участие в развлечениях вроде верховой езды и охоты. Хотя и среди аристократок было немало таких, которые тяготились традиционной ролью женщины в обществе, потому что “всякая женщина, у которой есть муж, дети и дом, связана. <...> Такая женщина вынуждена жить согласно тому положению, для которого ее едва ли не наняли. (И если случается так, что это положение ее не удовлетворяет, она не может ни заявить об этом, ни что-либо изменить.) И только в том случае, если женщина согласна любоваться своим отражением в зеркале <...> и радоваться тому, что у нее есть меха и бриллианты, забывая о своей душе, она может быть счастлива”[61].
В заметке “Наши девушки на колесах” (1897), помещенной на страницах “Газеты для девушки”, в очередной раз говорилось, что “женщины XIX века могут вести гораздо более независимый образ жизни, чем их мамы и бабушки” [62]. Любопытно, что, размышляя о преимуществах велосипедной езды перед другими видами спорта, автор статьи указывает на принципиальную публичность этого занятия. Действительно, “в теннис можно играть в саду, купаться — в ванной, заниматься гимнастикой — в спортивном зале, упражняться в крикете — на пустом поле”, однако разъезжать на велосипеде в ограниченном пространстве скучно и не имеет никакого смысла. Поэтому “сотни изящных женщин”, свободных и уверенных в себе, “мчатся на своих изысканных железных конях” по проселочным дорогам и центральным улицам больших городов [63]. Между тем, автор статьи советует девицам воздержаться от путешествий в одиночку, которые, увы, небезопасны. Мало того, предупреждает он, что за вами могут увязаться мальчишки с криками “Мартышка на проволоке!”, что одно уже способно вывести юную неопытную девушку из душевного равновесия; иногда агрессивно настроенные противники велосипедного спорта переходят от словесных оскорблений к активным действиям. Многие женщины вспоминали о весьма неприятных инцидентах на дорогах, когда разъяренные прохожие буквально стаскивали их с велосипедов, хватая за юбки. Известно, что летом 1899 года на редактора “Ведомостей рационального костюма” (“Rational Dress Gazette”) напали и ударили мясным крюком, когда она каталась на велосипеде по Килберну. Подобные случаи были редки, обыватели в основном лишь тихо злобствовали вослед велосипедисткам. Флора Томпсон вспоминала: “Жена доктора из городка Кэндлфорд была первой велосипедисткой в том районе. “Я стащил бы ее с этой машины и отшлепал как следует”, — проговорил старик, стиснув в ярости зубы. Тот, что характером помягче, вздохнул и заметил: “Мое сердце бы не выдержало, если бы я увидел свою жену на одном из них”, — и это звучало весьма разумно, принимая во внимание формы его немолодой супруги”[64].
Автор статьи “Наши девушки на колесах” писал также, что для самостоятельного управления велосипедом требуются “крепкие нервы и мышцы”[65], иными словами, физическая сила, которая, по мнению противников женских спортивных занятий, превышает возможности женского организма. Более того, оппоненты утверждали, что, согласно научным данным, такое физическое напряжение может привести к необратимым последствиям — вплоть до утраты способности к деторождению. Эти размышления полностью соответствовали традиционным викторианским представлениям о слабой, подверженной перепадам настроения женщине, которая не способна совершать активные действия и принимать самостоятельные решения и нуждается в постоянной поддержке сильного телом и духом мужчины. Четкое разграничение гендерных ролей было канонизировано в многочисленных учебниках по этикету того времени, согласно которым мужчина “принадлежит обществу и заботится вне дома о делах своих и своего семейства”, а женщина “живет для домашнего быта”, в связи с чем центральным и определяющим событием в жизни каждой женщины является рождение и воспитание детей [66]. Эта модель взаимоотношения полов нашла свое выражение в строчках поэмы Теннисона “Принцесса” (“The Princess”, 1847): “Мужчина с головой, а женщина с сердцем, / Мужчина приказывает, женщина подчиняется” (“Man with the head and woman with the heart: / Man to command and woman to obey”)[67]. Все, что могло негативно сказаться на женском здоровье, в конечном итоге подрывало самые основы викторианского уклада, главной ценностью которого была семья. К таким факторам повышенного риска сторонники традиционных ценностей относили занятия спортом, и в частности велосипедную езду, которая, по их мнению, могла привести к необратимым изменениям в развивающемся организме девушки и поставить под вопрос саму возможность будущего материнства.
Энтузиасты велосипедных прогулок решительно встали на защиту велосипеда, подчеркивая, что в своей аргументации они также опираются на точку зрения авторитетов в области медицины, которые отмечают благоприятное воздействие велосипедного спорта на женский организм. Действительно, только физически крепкая и развитая женщина способна произвести на свет здоровое и жизнеспособное потомство, поэтому необходимо как можно быстрее отказаться от малоподвижного образа жизни, сесть на велосипед и отправиться покорять пространство за пределами душных городов. Во время катания активизируется мышечная деятельность, кровь насыщается кислородом, улучшается реакция, что для развивающегося женского организма может быть только благом. Однако, продолжали защитники велоспорта, благоприятное воздействие велосипедного спорта не ограничивается сферой физиологии: катание на велосипеде дисциплинирует и организует, способствует “формированию характера”, а это означает, что движения тела и интеллекта девушки сосуществуют в гармоническом единстве [68].
Во многом благодаря велосипеду юные представительницы имущих слоев населения освободились от тотального контроля со стороны семьи, который обычно проявлялся в форме необходимого сопровождения молодой девушки за пределами дома, причем в роли компаньонки обычно выступала родственница старшего возраста. Правила хорошего тона предписывали молодой особе “выходить из дому с матерью или с кем-нибудь из своих старших родственников, имеющих право на ее уважение”[69]. Правила поведения запрещали девушке “являться на каток одной, без сопровождения старшей или пожилой особы”, более того, “дамам на льду дозволяется бегать прямо, описывать большие круги, составлять цепь или исполнять подходящие к кадрили и к полонезу туры, — но всегда со знакомым им обществом”[70]. Возвращаясь к велосипедному спорту, заметим, что потребность в услугах компаньонки по-прежнему оставалась актуальной, прежде всего, для родителей девушки, тем более что оппоненты велосипедного спорта всерьез объявили прогулки на двух колесах неприличным занятием, способным привести молодую девушку даже к занятиям проституцией. В 1896 году, в самую пору велосипедного бума, с целью уберечь юных велосипедисток от нравственного падения была организована так называемая Ассоциация сопровождающих велосипедисток (Chaperon Cyclists’ Association). Согласно требованиям Ассоциации, провожатая при молодой особе должна была иметь свой собственный велосипед, располагать прекрасными рекомендациями, быть замужней, вдовой или старше 30 лет. Ее услуги стоили 3 шиллинга 6 пенсов в час или 10 шиллингов 6 пенсов в день. Современница, выступавшая под псевдонимом “Мятежная дочь”, писала от лица всех юных особ о том, что, отправляясь на велосипедную прогулку, девушки хотят всего лишь “невинных маленьких радостей” без “неизбежного сопровождения вечно недовольной и скучающей компаньонки”. Она выражала горячее желание дожить до того дня, когда этот обычай окончательно уйдет в прошлое[71].
Свобода передвижения, ставшая реальностью благодаря велосипеду, далеко не всем казалась бесспорным благом для женщины. Миссис Элиза Линн Линтон, бессменная оппонентка идеологии “Новой Женщины” и убежденная противница велосипеда, полагала, что женщина-велосипедистка напрочь лишена всякой привлекательности и что “опьянение свободой” в конечном итоге ведет к забвению женщиной ее первейших обязанностей [72]. Ей вторил автор журнала “Королева” (“The Queen”, 1861—1967), называвший велосипедисток “жесткими, агрессивными и самонадеянными” существами, “не знающими ни стыда, ни страха”[73].
5
С появлением нового увлечения встал вопрос о необходимости соответствующего женского костюма, тем более что причиной многих, нередко весьма серьезных, аварий на дорогах являлись длинные юбки и каблуки велосипедисток. Современница жаловалась, что при езде на велосипеде ее “длинная юбка смотрелась нелепо и представляла опасность”, поскольку часто “подол юбки так крепко перекручивался вокруг педали, что не было никакой возможности встать, чтобы его распутать”[74]. На самом деле, длинное тяжеловесное платье не раз бывало причиной происшествий не только на спортивных площадках и велосипедных дорожках: так, например, королева Виктория вывихнула лодыжку, наступив на подол своего платья. На страницах авторитетного медицинского журнала “Ланцет” (“Lancet”, изд. с 1823 года) высказывалось мнение, что “немало болезней, от которых страдают женщины, а также общая слабость и подавление мышечной деятельности и нервной системы” своей причиной имели массу женского платья, которая доходила до двух десятков килограмм[75].
Казалось бы, самым очевидным и простым решением в сложившейся ситуации мог стать так называемый “рациональный костюм”, который представлял собой женский вариант бриджей и был весьма популярен среди парижских велосипедисток. Однако на этот раз модное общество Англии не спешило копировать парижские моды, продолжая придерживаться традиционных взглядов на женский костюм. Отказалось оно и от так называемой раздвоенной юбки, которую еще с начала 80-х годов безуспешно пыталась популяризировать большая энтузиастка велосипедного спорта виконтесса Флоренс Харбертон, причем не только для занятий спортом, но и для повседневной носки. За несколько десятилетий до инициативы леди Харбертон американка Амелия Блумер, редактор феминистской газеты “Лилия” (“The Lily”), выступила со своим проектом рационального костюма, вошедшего в историю под названием “блумеры” и представлявшего собой тунику, под которую надевались шаровары по щиколотку. Этот наряд, более или менее доброжелательно принятый в самой Америке, был очень агрессивно встречен и решительно отвергнут подавляющим большинством английской публики, не склонной в те времена экспериментировать с атрибутами мужского и женского — святая святых викторианской мифологии.
В 1881 году леди Харбертон стала президентом Общества рационального костюма (Rational Dress Society), которое позднее было преобразовано в Лигу рационального костюма (Rational Dress League). Среди активисток движения за реформу костюма фигурировала жена Оскара Уайльда [76] Констанция, а также известная журналистка Изабелла Бишоп. Общество “выступало против введения моды на одежду, которая уродует фигуру, препятствует свободе движения или может нанести вред здоровью”, поэтому основными объектами критики реформаторов стали “тугие корсеты, узкие туфли, сапоги на высоком каблуке и тяжелые юбки”, то есть все те предметы женского туалета, которые делали проблематичным любое физическое упражнение. Общество объявило своей основной целью “продвижение... одежды, созданной с учетом представлений о здоровье, красоте и удобстве”[77]. Таким образом, акцент делался на функциональности, утилитарности костюма, его приспособленности к условиям и ритмам современности, в связи с чем любые украшения и излишества в одежде были объявлены сторонниками реформы нерациональными, неразумными и бесполезными. Естественно, что одним из первых был атакован корсет, который, по мнению апологетов рационального костюма, ограничивает кровообращение, приводит к обморокам и вообще служит причиной многих женских болезней. На страницах “Велосипедистки” было высказано немало аргументов против корсета, ношение которого может привести к “обморокам, истерикам, несварению желудка, усталости, упадку сил и многим заболеваниям системы кровообращения и органов дыхания”[78]. Корсетный вопрос стал настолько актуальным, что в 1888 году его вынесли на обсуждение Британской ассоциации, на очередном заседании которой два доктора выступали с докладом о влиянии корсета на здоровье женщины. Вместо вредного корсета немецкий зоолог Густав Джегер, чьи гигиенические идеи проникли в Англию в 1880-е годы, предлагал дамам нижнее белье из шерсти. Работавший под девизом “Кто мудр, тот выбирает шерсть”, доктор Джегер считал, что не только женщины, но и мужчины должны носить одежду, изготовленную исключительно из животных материалов, например из шерсти, поскольку от тканей из растительного сырья могут исходить “вредные испарения”[79]. Известно, что одним из приверженцев гигиенической системы доктора Джегера (Dr. Jaeger’s Sanitary Woolen System) был и горе-велосипедист Бернард Шоу, который обычно носил шерстяные изделия. Однако широкого распространения проект Джегера не получил, поскольку предложенное им нижнее белье было дорогим и не очень практичным, кроме того, его было тяжело стирать.
В конечном итоге за жаркими дебатами о корсетах и кринолинах просматривался главный спор эпохи — о роли и месте в обществе женщины, которая постепенно, отчасти посредством спорта, проникала в публичную сферу городской жизни. Знаменитая раздвоенная юбка леди Харбертон, по сути своей, юбка-брюки, впервые была представлена в 1884 году на Международной выставке здоровья (International Health Exhibition). Этот костюм вызвал особый интерес общественности, однако, несмотря на все преимущества раздвоенной юбки, современницы не спешили отказываться в его пользу от “варварских нарядов, которые они были вынуждены носить”. Казалось бы, именно велосипедный спорт, во многом “стимулировавший реформу женской одежды”, должен был послужить платформой для продвижения реформированного костюма [80]. Между тем, женщины-спортсменки не спешили надевать рациональный костюм, который казался им “безобразным, неживописным и лишенным всякого артистизма”[81]. Они ни за что не хотели жертвовать красотой ради комфорта, хотя о какой красоте могла идти речь, когда, путаясь в юбках, дама весьма неуклюже пыталась взобраться на велосипед — зрелище, по мнению журналиста из “Ежедневной хроники” (“Daily Chronicle”), “способное позабавить женоненавистника”[82].
Интересно, что и большинство велосипедных журналов выступало на стороне традиционного костюма, полагая, что “юбки, если только они хорошо скроены, никак не могут служить помехой для езды”[83]. Согласно статистике, приведенной в журнале “Жизнь женщины” (“Woman’s Life”, 1895—1934), ни одна из пяти тысяч учениц велосипедной школы в Найтсбридже никогда не надевала “рациональный костюм”. Судя по всему, женщины предпочитали выглядеть скорее забавными, лишь бы не мужеподобными (англ. — “manly”). В очередном номере журнала “Панч”, который немало посмеивался над новым увлечением и рациональной экипировкой современниц, было помещено стихотворение—диалог между молодым человеком и девушкой — “Мужчина и девица. Современная “велосипедная” версия” (“The Man and the Maid. Up-to-date “Biking” Version”):
“Куда направляетесь, молодой человек?” — воскликнула девица. “Кататься на велосипеде, мисс!” — ответил он. “А можно мне с вами, молодой человек?” — спросила девица. “Ну... да, если хотите, мисс! — сказал он. — Но отчего вы вырядились как мужчина?” “О, в бриджах так удобно, молодой человек!” — ответила она. “Боюсь, мисс, мальчишки засмеют вас!” ............... “Каков ваш идеал, молодой человек?” — спросила девица. “Женственная женщина”, — ответил он. “В таком случае, сэр, я не могу выйти за вас замуж!” — воскликнула девица. “И слава Богу, мужеподобная мисс!” — заметил он [84].
В связи с велосипедной темой 16 ноября 1895 года в “Панче” было опубликовано весьма любопытное стихотворение “Езда на велосипеде в России” (“Cycling in Russia”) с подзаголовком “Единственная велосипедистка в Санкт-Петербурге недавно попала в аварию и сейчас находится в больнице. Полиция больше не выдаст женщинам ни одного разрешения на велосипедную езду”.
Прекрасная барыня, отчего вы упали со своего велосипеда? Ваше несчастье умножило рвение фон Валя [85] и полицейских — Он клянется, что дамы больше не сядут на своих железных коней! Что вас так расстроило? Может, огромный Невский... ..... Или, может, трамвайные пути, где и разбился ваш легкомысленный “Свифт”[86]? Или вы ехали, нарушая правила, по Английской набережной, Пытаясь учредить русский Баттерси-парк, А может, выезжали на Миллионную?.. Вероятно, вы кружили по Елагину острову И въехали в клумбу или в пруд, которых там не счесть, Или, натолкнувшись на пьяного мужика, упали на землю. Что бы там ни было, факт остается фактом, отсутствие у вас умения Привело к тому, что в Питере больше нет места велосипедисткам — В таком случае приезжайте к нам, в Лондон, и падайте [с велосипеда] хоть каждый день! [87]
Позднее на страницах “Панча” была помещена карикатура с изображением велосипедистки в бриджах, путешествующей по северу Нидерландов. Она катит свой велосипед мимо пожилого господина, одетого в точно такие же штаны, который курит и в недоумении поглядывает на даму-велосипедистку. Подпись под карикатурой, призванная, видимо, выразить мысли прохожего и мнение редакции журнала о нововведениях реформаторов в области женского костюма, гласила: “Какой нелепый наряд!” [88]
Между тем, находились дамы, которые вопреки всем и вся облачались в рациональный костюм и отправлялись покорять пространство, подобно мисс Тесси Рейнольдс, которая в 1893 году в бриджах и на мужском велосипеде проехала из родного Брайтона в Лондон и обратно. Скорее всего, на своем пути мисс Рейнольдс не раз столкнулась с грубостью и насмешками толпы. Ее современница писала, что женщина, решившаяся надеть бриджи или раздвоенную юбку, “должна быть очень храброй, чтобы все выдержать”: оглушительные крики, смех, улюлюканье и самые грязные оскорбления [89]. Лидер реформаторов виконтесса Харбертон также не избежала столкновения с агрессивно настроенными противниками рационального костюма. Путешествуя по графству Суррей на велосипеде в 1898 году, леди Харбертон попыталась войти в кофейную комнату отеля, куда ее отказались пропустить по той простой причине, что на леди были надеты бриджи. Ей, правда, предложили воспользоваться общим залом или заплатить за отдельную комнату, однако радикально настроенная виконтесса отказалась и подала на владелицу отеля миссис Марту Джейн Спраг жалобу в суд. Будучи членом Клуба велосипедного туризма, леди Харбертон имела все основания рассчитывать на гостеприимный прием в отеле, во всяком случае, таково было соглашение между Клубом и отелями по всей стране. Судебное дело было выиграно ретроградкой Спраг, поскольку формально леди Харбертон не было отказано в услугах. В связи с этим инцидентом появилась анонимная карикатура, на которой была изображена немолодая дама-велосипедистка в бриджах. Картинку сопровождал стихотворный текст весьма жесткого содержания:
Велосипеды и блумеры, может быть, и в моде, Но не в вашем же возрасте; Уезжайте поскорее, не появляйтесь больше В таком наряде и продайте свой велосипед. А на вырученные деньги, только без обид, Купите себе пристойную длинную юбку [90].
Так или иначе, именно женщина-велосипедистка оказалась в центре основных дискуссий конца века — об оправданности физических упражнений и роли спорта в жизни женщины, о свободе ее передвижения, о необходимости реформы костюма и, наконец, о месте женщины в обществе. Характерна в этом смысле песенка из известной музыкальной комедии того времени “Джентльмен Джо” (1895) Бэзила Гуда:
...Вот едет велосипедистка! Посмотрите, посмотрите, посмотрите на нее! ............ Обратите свой взор на вело- Велосипедистку! [91]
Отправлено: 11.11.13 12:50. Заголовок: 6 Одновременно с эк..
6
Одновременно с экспансией в сферу женского досуга спорт начал проникать и в систему женского образования. В основе физического воспитания девочек из среднего класса лежал курс специальных терапевтических упражнений, импортированный из Швеции. Так называемая “шведская гимнастика”, включавшая в себя упражнения и игры, была разработана доктором Пером Лингом, который исходил из того, что “женщинам, так же как и мужчинам, необходимо быть здоровыми”[92]. В 1814 году для пропаганды своей системы он открыл школу в Стокгольме, которая позднее получила хартию от короны и была преобразована в Королевский институт гимнастики. Последователь Линга Матиас Рот добился введения шведской системы в лондонских школах. Руководителем этого проекта была назначена мисс Бергман (мадам Бергман-Остерберг с 1886 года), которая незадолго до этого закончила курс обучения в Стокгольмском институте. Приехав в Лондон, мисс Бергман организовала курсы по подготовке кадров для преподавания физкультуры в школе, а также давала открытые уроки. Вскоре шведская гимнастика, а также ее разновидность “калистеника” (от греч. слов “калос” — красота, и “стенос” — сила), способствовавшие развитию и укреплению мышц, гибкости суставов и исправлению осанки, стали предметом всеобщего интереса. В изданном в 1880-е годы четырехтомном “Руководстве по ведению домашнего хозяйства” калистенике посвящен весьма подробный раздел с несколькими иллюстрациями, так как “важность гимнастики для здоровья женщины” трудно переоценить [93]. По мнению авторов “Руководства...”, беспомощность, отсутствие активности и слабое здоровье перестали считаться первейшими “женскими достоинствами”. Кроме того, многие телесные недостатки и отдельные заболевания являются следствием отсутствия физических упражнений, особенно в юности, когда происходит формирование организма. В связи с этим необходимо скорейшее и повсеместное внедрение физического воспитания в систему женского образования. Однако многим современникам шведская система не без оснований напоминала военную муштру. Достаточно взглянуть на пособие с подробными инструкциями и командами, которые преподаватель должен был давать своим ученицам:
1. Позиция! Бедра — упругие! Позиция! И раз и два! Расслабились.
2. Позиция! Ноги — вместе! Ноги — врозь! И раз и два! Расслабились. И так далее в том же духе [94].
Тем временем в 1885 году мисс Бергман открыла женский колледж в Хампстеде, где предлагался курс по подготовке преподавателей физкультуры. В колледже царила атмосфера строгости и жесткой дисциплины, а директриса получила от своих воспитанниц прозвище Наполеон. Во всяком случае, планы у мадам Бергман-Остерберг были и впрямь наполеоновскими. Она считала, что улучшение физического здоровья женщины непременно приведет к оздоровлению нации в целом, поскольку “о прогрессе народа можно говорить только в том случае, если его женщины сильны, здоровы и чисты”[95]. По формуле директрисы, физическое здоровье женщины служило залогом ее нравственной чистоты и душевного равновесия. Только такая гармонически развитая личность, а не “болезненное изможденное существо”, способна стать образцовой матерью образцового семейства [96]. Мадам Бергман-Остерберг писала: “Гимнастика одновременно развивает тело, душу и интеллект, делая мужчин мужественными, а женщин женственными” [97]. Физические упражнения, игры на открытом воздухе, соблюдение дисциплины лучшим образом подготовят девушку для роли всей ее жизни — “организатора совершенного дома и воспитателя поколения крепких и красивых детей”[98]. Очевидно, что в то время как противники спорта говорили о вредном воздействии физических упражнений на репродуктивную систему женского организма, его сторонники утверждали совершенно обратное, считая физические нагрузки необходимым элементом подготовки женщины к материнству.
Уроки физкультуры становились неотъемлемой частью расписания в женских учебных заведениях Англии. Рекламный проспект женской школы, открытой в 1885 году в Брайтоне, наглядно демонстрирует, какое внимание уделялось тогда физическому воспитанию девочек: два-три часа ежедневно предполагалось отводить под “упражнения на открытом воздухе и игры”, не считая плавания, верховой езды и гимнастики [99]. Командные игры вроде крикета, футбола или хоккея особенно поощрялись школьным руководством. Так, например, Фрэнсис Дав, директриса привилегированной школы Уиком-Абби (Wycombe Abbey), бывшая большой энтузиасткой спортивных игр, считала совместную игру настоящей школой нравственности, в которой развиваются такие бесценные качества, как товарищество, надежность и организованность.
Несмотря на явный прогресс идеи женской физической культуры, занятия спортом продолжали вызывать серьезные опасения общественности и в начале XX века. Среди обеспокоенных было немало консервативно настроенных врачей, которые эксплуатировали аргументацию полувековой давности, согласно которой спорт наносит непоправимый ущерб здоровью женщины, лишает ее природной хрупкости и плавности телодвижений, мало-помалу превращая в “агрессивное, жесткое и самоуверенное существо среднего рода”[100]. Точка зрения докторов-традиционалистов неожиданно оказалась весьма близкой Пьеру де Кубертену (1863—1937), по инициативе которого в 1896 году были возрождены Олимпийские игры. До конца своей жизни он был убежденным противником женской атлетики, называя ее преступлением “против законов природы”[101]. Выступая “против участия женщин в публичных соревнованиях”, Кубертен считал “венчание победителей-олимпийцев лавровыми венками главной прерогативой женщины”, которая должна оставаться женственной и выступать в привычной для всех декоративной роли, оставив сферу спортивных состязаний за мужчинами [102].
Викторианская позиция идеолога Олимпийского движения представляется весьма архаичной, поскольку в 30-х годах XX века женщины принимали самое активное участие не только в спортивных мероприятиях, но и в других, прежде табуированных, сферах общественной жизни. Действительно, еще в 1880—1890-е годы “современная девушка” (англ. “girl of the period”), “уставшая от безапелляционного “Нельзя!””, решительно выступила против “устаревших представлений о женственности”. Она больше не верила сказкам о том, что “активные физические упражнения противоречат идеалу женственности”, а “солнце и свежий воздух вредны для цвета кожи”[103]. Ей “надоело смотреть, как ее брат играет в футбол; она и сама не прочь погонять мяч. <...> Она гордится тем, что стала спортсменкой... У нее есть велосипед, она играет в крикет, гольф, хоккей, теннис; существуют женские спортивные клубы, открыты женские спортивные залы. <...> Она чувствует себя гораздо увереннее, общаясь со своими друзьями мужского пола...”. Она “больше не согласна жить в кукольном домике, она хочет заниматься спортом и делать карьеру”, наконец, “она хочет быть хозяйкой своей собственной жизни”[104]. Заметим, что спорт выступает здесь в качестве основной движущей силы, которая, среди прочего, способствовала активной социализации женщины, ускорила процесс реформирования костюма, изменила представления о роли женщины в обществе и ее физических и духовных возможностях. На смену болезненному “Ангелу в доме” пришла свободная женщина, носительница “новой женственности” и обладательница крепкого здоровья и развитого интеллекта. Благодаря спорту женщина открыла для себя мир за стенами викторианского дома-крепости: испытала настоящий восторг, забив гол, играя с подругами в футбол на школьном дворе, познала радость непринужденного общения с представителями противоположного пола во время партии в теннис, наконец, получила возможность, вращая колесо своего велосипеда, свободно передвигаться и осваивать новые неизведанные пространства.
1) Уэллс Герберт. Анна-Вероника / Пер. В. Станевич // Уэллс Герберт. Собр. соч.: В 15 т. Т. 9. М.: Правда, 1964. С. 68.
2) Джером К. Джером. Трое на четырех колесах / Пер. М. Жаринцовой. Ростов-на-Дону, 2000. С. 201.
3) Boulton W.B. The Amusements of Old London Being a Survey of the Sports and Pastime Tea Gardens and Parks, Playhouses and Other Diversions of the People of London from the 17th to the Beginning of the 19th Century: 2 v. L., 1901. Vol. I. P. 29. Вообще англичане всегда уважали кулачные бои. Бывший в Лондоне в XVIII веке путешественник Конрад фон Уффенбах присутствовал на поединке между англичанином и мавром. Уффенбах вступил в разговор с сидящей рядом парой, причем женщина рассказала ему “о том, как в прошлом году на этом самом месте она подралась с другой дамой, которая была без корсета и в одном манто. Драка была славной и кровавой и никого в Лондоне не удивила”.
4) “Ангел в доме” (“The Angel in the House”) — название поэмы Ковентри Пэтмора (Coventry Patmore), написанной в 1854 году. С момента первой публикации и вплоть до конца XIX столетия поэма пользовалась большой популярностью. Пэтмор посвятил “Ангела в доме” своей жене Эмилии, которую он считал идеальной викторианской женой, усвоившей простейшую формулу взаимоотношений между мужчиной и женщиной — на этой формуле была построена викторианская идеология: “Мужчина должен быть доволен; а приносить ему удовольствие / Есть удовольствие для женщины”. Эта модель представлялась все еще актуальной и Вирджинии Вулф, которая писала в 1931 году в эссе “Профессии для женщин”: “Убить Ангела в доме было одной из задач женщины-писательницы” [ее поколения. — Л.А.].
6) См.: Hargreaves Jennifer. The Victorian Cult of the Family and the Early Years of Female Sport // Gender and Sport: a Reader / Ed. by S. Scraton and A. Flintoff. L.; N.Y.: Routledge, 2002. О том, как медицина в XIX веке стала инструментом социального контроля за женщиной, см. подробнее в: Vertinsky Patricia A. The Eternally Wounded Woman. Women, Doctors, and Exercise in the Late Nineteenth Century. Chicago, 1994.
7) Остен Джейн. Гордость и предубеждение. М., 1992. С. 33—34.
8) Там же. С. 35.
9) Правила светской жизни и этикета. Хороший тон. Сборник советов и наставлений на разные случаи домашней и общественной жизни. СПб., 1889. С. 232—233. Переиздание: М., 1991.
10) Там же. Женский специальный наряд для езды верхом появился в начале XVIII века и состоял из жакета, жилета, длинной юбки, которая должна была быть адаптирована к асимметричной посадке в седле. Потому юбки стали кроить с одним более длинным краем, который при ходьбе подворачивался и пристегивался с помощью пуговицы. Правда, уже к 1900 году усилиями реформаторов юбка превратилась в декоративный фасад, так как наездницы носили под ней брюки и сапоги (далеко не все дамы решались совсем отказаться от юбки). После Первой мировой войны женщины почти перестали ездить в специальном женском седле с боковой посадкой. См.: Пирас Клаудия, Ротцель Бернхард. Леди. Путеводитель по моде и стилю. М., 2003. С. 140.
11) Girl’s Own Paper. 1908. March 7. № 1471. P. 356—357.
12) Цит. по: Hargreaves J. Op. cit. P. 57.
13) Цит. по: Margetson Stella. Leisure and Pleasure in the 19th Century. Newton Abbot, 1971. P. 56.
14) Хороший тон. Сборник правил и советов на все случаи жизни общественной и семейной. СПб., 1881. С. 401—402.
15) См.: Hargreaves J. Op. cit. P. 55.
16) Хороший тон. С. 402.
17) См.: Powell Braden Roberta. Women and Sport in Victorian America. Diss. University of Utah, 1981. P. 62.
18) Цит. по: Park Jihang. Sport, Dress Reform and the Emancipation of Women in Victorian England: A Reappraisal // The International Journal of the History of Sport. 1989. № 6. P. 13. Подробнее о “ринкомании” см.: http://www. victorianlondon.org/entertainment/skating.htm.
19) Фукс Эдуард. Буржуазный век: конвейер удовольствий. М., 2001. С. 689.
20) Цит. по: Hargreaves J. Op. cit. P. 56.
21) Цит. по: Margetson S. Op. cit. P. 211.
22) Цит. по: Hargreaves J. P. 62—63. В романе “Нортенгерское аббатство” (1803) Джейн Остен, представляя читателю Кэтрин Морланд, заявляет, что та совсем не походит на героиню романа. Среди “антисвойств” Остен называет отсутствие внешней привлекательности, а также характер и привычки Кэтрин, которые “ничуть не больше годились для героини романа”: “Ей всегда нравились мальчишеские игры — крикет она предпочитала не только куклам, но даже таким возвышенным влечениям поры детства, как воспитание мышки, кормление канарейки или поливка цветочной клумбы” (Остен Дж. Нортенгерское аббатство / Пер. И. Маршака. М., 2003. С. 5). Таким образом, увлечение крикетом выступает здесь как еще одно свидетельство неженственности героини.
23) Цит. по: Park J. Op. cit. P. 17.
24) Ibid.
25) Подробнее см.: Веблен Т. Теория праздного класса. М.: Прогресс, 1984.
26) Вопрос о том, когда загар вошел в моду, представляет особый интерес. В романе Оливера Голдсмита “Векфильдский священник” дочки пастора, как и викторианские теннисистки, боялись выйти на улицу, поскольку “солнышко было врагом, посягающим на белизну кожи” (Голдсмит О. Векфильдский священник. М., 1959. С. 69). А в “Эвелине” (1778) Фанни Берни одна из дам жалуется на “неприятное солнце” и с ужасом думает о том, что “будет загорелой и потому не сможет показаться на людях”. Загар в те времена рассматривался как отличительная черта человека, работающего на свежем воздухе, соответственно, бледность выступала символом праздности и неучастия в физическом труде. Еще в 1907 году в “Газете для девушки” некто под псевдонимом Медик выступал в защиту солнечного света, рассуждая о его благотворном влиянии на здоровье и внешность женщины. Автор этой статьи высказывал убеждение, что очень скоро настанет время “новой красоты”, воплощением которой будет изящное женское тело, покрытое здоровым бронзовым загаром (The Girl’s Own Paper. 1907. P. 591). В начале XX века большая часть низкостатусных работ стала выполняться в закрытых помещениях, в связи с чем изменилось значение загара: его наличие свидетельствовало о том, что у человека есть время (и деньги) загорать. В 20-е годы XX столетия, благодаря усилиям легендарной Коко Шанель, загорелое тело вошло в моду. В романе Агаты Кристи “Зло под солнцем” герои проводят отпуск 1934 года на юге Англии, весьма активно загорая. Однако консервативно настроенный Пуаро выступает решительно против солнечных лучей, ему вторит миссис Гарденер, которая в духе викторианских псевдонаучных страшилок утверждает, что “девушкам, что по стольку часов лежат под палящим солнцем, угрожает чрезвычайный рост волос на руках и ногах” и даже на груди (Кристи А. Немой свидетель. Романы. М.: Центрполиграф, 2002. С. 397).
27) Цит. по: Hargreaves J. Op. cit. Р. 63.
28) Цит. по: Park J. Op. cit. P. 12.
29) Цит. по: Rubinstein David. Cycling in the 1890s // Victorian Studies. Autumn 1977. P. 71.
30) Цит. по: Adburgham Alison. Shops and Shopping. 1800—1914. Where, and in What Manner the Well-Dressed Englishwoman Bought her Clothes. L., 1967. P. 227—228.
32) Woman’s World. 1887. Vol. 6. P. 243—244. Цит. по антологии: Victorian Women’s Magazines / Ed. by Margaret Beetham and Kay Boardman. Manchester, 2001. P. 41.
33) Ibid. Р. 42.
34) Ibid.
35) Ibid. P. 43.
36) Цит. по: Rubinstein D. Op. cit. P. 48.
37) Ibid. P. 49.
38) Cassell’s Family Magazine. 1895. May. Цит. по: Rubinstein D. Op. cit. P. 49.
40) The Queen’s London: a Pictorial and Descriptive Record of the Streets, Buildings, Parks and Scenery of the Great Metropolis, 1896 — Cycling in Battersea Park. Цит. по: http://www.victorianlondon.org. Вообще тема противостояния лошади и велосипеда не раз обыгрывалась на страницах журнала “Панч”. См., например, карикатуры “Вымирание лошади” (Punch. 1895. August 10. P. 64) или “Выживает сильнейший” (Punch. 1895. September 7. P. 110).
41) Owen Edward. Hyde Park, Select Narratives, Annual Event, etc. During Twenty Years’ Police Service in Hyde Park. 1906. Цит. по: http://www.victorianlondon.org.
42) Ibid.
43) Our Girls A-Wheel // Girl’s Own Paper. 1897. Vol. 18. P. 220—221. Цит. по антологии: Victorian Women’s Magazines / Ed. by M. Beetham and K. Boardman. Manchester University Press, 2001. P. 81.
44) Dickens’ Dictionary of London (1879). Цит. по: http:// www.victorianlondon.org.
45) Victorian Women’s Magazines. P. 81—82.
46) Цит. по: Rubinstein D. Op. cit. P. 55.
47) Уэллс Герберт. Колеса Фортуны // Уэллс Г. Собр. соч.: В 15 т. Т. 8. М.: Правда, 1964. С. 423—424.
48) Цит. по: Rubinstein D. Op. cit. P. 56.
49) Джером К. Джером. Цит. соч. С. 43.
50) Besant Walter. East London. L., 1901. P. 310.
51) Punch. 1895. August. P. 66.
52) Велосипедное дело во Франции, Англии и Америке // Новь. 1896. № 13. С. 397.
53) Джером К. Джером. Цит. соч. С. 29.
54) Цит. по: http://www.rienzihills.com/SING/daisy.htm. Вообще велосипед с самого начала ассоциировался с более свободными отношениями между полами. Так, например, в августе 1896 года на обложке популярного велосипедного журнала “Ступица” (“Hub”) (любопытно, что другой вариант перевода слова “hub” — “центр внимания”, которым, собственно, и оказался велосипед в 90-е годы XIX столетия) появилось изображение двух велосипедистов — мужчины и женщины, целующихся на ходу.
55) White Anna R., Mrs. Youth’s Educator for Home and Society, Being a Manual of Correct Deportment for Boys and Girls as Well as for Older Ones who Have Been Denied the Privileges and Benefits Arising from Social Intercourse, with Choice Chapters upon Kindred Topics. Chicago, 1896. Цит. по сайту: http://www.history.rochester.edu/ehp-book/yefhas/.
56) Из журнала “Король дороги” (“King of the Road”), издававшегося клубом “Кларион”. Цит. по: Rubinstein D. P. 51.
57) Ibid. P. 68. По словам исследовательницы Патрисии Вертински, езда на велосипеде не только стала “формой активного отдыха”, но внесла в жизнь женщины “совершенно новое ощущение свободы от тесной и препятствующей движению одежды и сопровождения”. См.: Vertinsky Patricia. Women, Sport, and Exercise in the 19th century // Women and Sport / Ed. D. Margaret Costa. Champaign: Human Kinetics, 1994. P. 70.
58) Цит. по: Rubinstein D. P. 68.
59) Ibid. P. 61.
60) Уэллс Герберт. Анна-Вероника. С. 69.
61) Мемуары принцессы Дейзи Плесской цит. по: Ливен Доминик. Аристократия в Европе. 1815—1914. СПб., 2000. С. 169.
62) Our Girls A-Wheel. Girl’s Own Paper. 1897. Vol. 18. P. 220—221 // Victorian Women’s Magazines. Р. 80.
63) Ibid. Р. 80—81.
64) Holt Richard. Sport and the British. A Modern History. Oxford, N.Y.: Oxford University Press, 1990. P. 123.
65) Victorian Women’s Magazines. Р. 81.
66) Хороший тон. С. 34.
67) Tennyson Alfred. The Works of Alfred Lord Tennyson. Hertfordshire: Wordsworth Poetry Library, 1994. P. 261.
68) Victorian Women’s Magazines. Р. 82.
69) Правила светской жизни и этикета. С. 228.
70) Хороший тон. С. 377.
71) Cuffe Kathleen. A Reply from the Daughters // Nineteenth Century. № 35 (March 1894). P. 439, 442. Цит. по: Park J. P. 19.
72) Цит. по: Holt R. Op. cit. P. 122. Элиза Линн Линтон (Eliza Lynn Linton, 1822—1898) начинала свою карьеру с исторических романов. Ее статьи против женских свобод и феномена “Новой Женщины” публиковались на страницах “Субботнего обозрения” (“The Saturday Review”) и вошли в сборник эссе “Девушка нашего времени” (“The Girl of the Period”, 1883).
73) Цит. по: Margetson S. P. 215.
74) Цит. по: Wilson Elizabeth, Taylor Lou. Through the Looking Glass. A History of Dress from 1860 to the Present Age. BBC Books, 1989. P. 56.
75) Цит. по: Park J. P. 13.
76) Кстати, сам Уайльд был активным и весьма радикальным сторонником реформирования костюма, со страниц “Мира женщины” писатель призывал своих современниц облачиться в брюки.
79) Подробнее о деятельности доктора Джегера и других гигиенистов см.: Дзеконьска-Козловска Алина. Женская мода XX века. М., 1977. С. 20—26.
80) Powell Braden Roberta. Op. cit. P. 85.
81) Определение принадлежит активной велосипедистке графине Малмсберри. Цит. по: Park J. P. 25.
82) Ibid. P. 21.
83) Ibid.
84) Punch. 1895. June 22. P. 291.
85) Фон Валь Виктор Вильгельмович (1840—1915) — генерал от кавалерии, член Государственного совета, служивший градоначальником Санкт-Петербурга с 16 мая 1892 по 18 декабря 1895 года.
86) Марка велосипеда, производившегося в Англии.
87) Punch. 1895. November 16. P. 239. Известно, что князь Б.Д. Потемкин составил и издал первую в России книгу о велосипеде “Велосипед и применение его в военном деле”, опубликованную в Санкт-Петербурге в 1887 году. Лев Толстой в 1896 году в возрасте 68 лет получил разрешение от московского градоначальника на велосипедную езду по Москве. Толстой был принят в почетные члены Московского кружка велосипедистов-любителей (его велосипед хранится в яснополянском музее). Великий князь Сергей Михайлович был почетным председателем Санкт-Петербургского общества велосипедной езды. В 1895 году при его непосредственном участии был организован первый велопробег Москва—Санкт-Петербург. Кстати, великий князь и сам не раз принимал участие в велосипедных гонках.
89) Из письма Китти Джейн Бакмэн, сестры известного геолога и большого энтузиаста рационального костюма С.С. Бакмэна, от 23 августа 1897 года. Цит. по: Rubinstein D. P. 64.
94) Цит. по: Atkinson Paul. Fitness, Feminism and Schooling // The Nineteenth-Century Woman: Her Cultural and Physical World / Ed. by S. Delamont and L. Duffin. L., 1978. Р. 98.
95) Ibid.
96) Ibid. Р. 99.
97) Цит. по: Hargreaves J. P. 61.
98) Ibid. P. 60.
99) Цит. по: Atkinson P. Op. cit. P. 110.
100) The Home Friend: Magazine of the Scottish Girls’ Friendly Society. Edinburgh. November 1924. P. 164.
101) Цит. по: Holt R. Op. cit. P. 129.
102) Высказывание Кубертена относится к 1935 году. Цит. по: Holt R. Op. cit. Р. 129—130. Несмотря на жесткую позицию Кубертена, женщины в первый раз приняли участие в Олимпийских играх, проводившихся в 1900 году в Париже. Правда, среди разрешенных тогда оказались всего три вида спорта: теннис, гольф и крокет.
103) A Chat with Girl of the Period. Girls’ Realm. 1899. Vol. I. P. 216. Цит. по: Victorian Women’s Magazine. P. 85.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума